Плагиат.
Я спускался по ступенькам Кировской или, как ее теперь
называли - Чистых прудов. Из дверей стоящего справа поезда
металлический женский голос объявил, что следующая станция Красные
ворота. Ноги напряглись и я собрался бежать, но вовремя сообразил,
что мне надо совсем в другую сторону и что домой я попаду еще
очень не скоро.
Не столько потому, что мне надо было к последнему вагону,
сколько из-за некоторого беспокойства, я продвигался вдоль
станции. Не смотря на середину дня, станция была полупустая. Может
людей распугали совершенно некстати свалившиеся накануне весны
морозы, а может, в отличие от меня, все сидели по работам. На
противоположном конце стояла девушка и читала журнал. В тот
момент, когда я поравнялся с ней из туннеля выскочил поезд.
Войдя в вагон я сел с нею рядом и, не сдержав любопытство
заглянул через плечо. Заметив это она недовольно повернулась и я
узнал в ней свою соседку.
- Привет, - сменив гнев на милость заулыбалась Оксана, - а я
и не знала, что ты пишешь.
- Я и сам не знал, - пошутил я в ответ.
- Не отвертишься, - и с этими словами она протянула мне
свежий номер Юности.
Я взял журнал и прочел там свое имя. Я даже ущипнул себя за
ухо, что бы проверить не сплю ли я. Все было как и положено:
фотография, краткая справка об авторе и все это было мое. Все было
нормально, если не считать того, что я никогда не давал своих
произведений, будь то стихи или рассказы ни в одно печатное
издание. По телевизору да, было дело. Но это все произошло
случайно и...
Из состояния легкого оцепенения меня вывела Оксана. Она,
похоже уже некоторое время, пыталась вырвать у меня журнал. Я
посмотрел на нее, стараясь скрыть свои чувства и спросил: - Ты,
что, уже выходишь?
- Да, на следующей...
- Ну и как тебе, моя писанина?
- Ты знаешь... понравилась. Столько лет живем рядом, а я и не
знала, что ты пишешь. Ты мне не дашь еще чего-нибудь почитать.
Наверняка у тебя дома...
- Дам, дам... Слушай, ты меня прости, но журнал я тебе верну
вечером.
- Но я же не дочитала.
- Ну, пожалуйста... Мне очень надо...
...осторожно двери закрываются. Следующая станция... Оксана
выскочила, так и не отняв у меня журнал. Проводив ее взглядом, я
принялся читать.
Вместо того, что бы идти, как я и собирался, к театральной
кассе, а потом в Мелодию я стоял в центре перехода с Библиотеки на
Арбатскую и читал, не обращая внимания на периодически толкающих
меня в плечи пассажиров.
Чем дальше я углублялся в рассказ, тем сильнее у меня внутри
разгорался огонь. Невероятно. Это был действительно мой рассказ,
один из первых. Но он был переделан. Не то, что бы до
неузнаваемости, но изувечен. Конечно, кому-то он может быть и
понравится. Вот Оксане понравился, наверняка понравится Алеше, но
у меня-то все было наоборот. Сама суть, мое самое, что было в этом
рассказе, было вывернуто наизнанку, и от этого, от того, что
теперь эти, искаженные мои мысли прочтут мои друзья и знакомые,
огонь злобы и отчаяния разгорался во мне все сильнее и сильнее.
Смутно осознавая все происходящее вокруг я спустился на
Арбатскую, пересек ее и поднялся к кассе. Если бы не договор с
Настей, то я бы сразу развернулся бы и поехал домой. Не до
пластинок. Но я уже обещал, что куплю билеты на эти выходные.
Первое, что мне попалось на глаза, билеты в Маяковку, я и купил.
Что бы остыть, я вышел на улицу, закурил, и решил пройтись пешком.
Двадцатиградусный мороз быстро остудил меня и, когда я спустя
десять минут снова оказался на Библеотеке, я уже владел собой.
Первым делом надо было понять кто это мог сделать. Кто и зачем?
* * *
Уже дома, за большой чашкой крепкого индийского чая, я собрал
воедино мысли и воспоминания. Рассказ я написал три года назад.
После разрыва с Татьяной, хотя тогда я еще не был уверен в том,
что произошел окончательный разрыв, я поехал с Костиком отдохнуть
на недельку на Волгу. Мы разбили палатку рядом с турбазой. За
небольшую плату договорившись со столовой, мы приятно проводили
время, купаясь и бродя по лесу, собирая грибы и подкрепляя себя
свежей черникой. Костя, как обычно давал выход своему
темпераменту, постоянно требуя “подвижных игр на свежем воздухе”.
Мне же требовалось выпустить пары. Вариантов было два. Либо
сорваться на друге, чего я естественно делать не собирался, либо
написать несколько новых стихотворений. Стихотворения не заставили
себя долго ждать, но мне не полегчало.
На турбазе отдыхало много молодежи и дня через три Костя
познакомился за пинг-понгом с небольшой компанией студентов из
Ленинграда. Я же предпочитал расписывать пулю. Как-то вечером,
сидя в домике наших новых знакомых, я вдруг почувствовал
неудержимое желание написать рассказ. Такое желание периодически
возникало у меня и раньше, но я никак не мог решится на что-то
законченное.
Костик и компания ушли стучать шарами, а я остался один. На
улице шел дождь и в палатку возвращаться очень не хотелось, да и
ключей от домика мне не оставили и я не мог уйти. Взяв со стола
недописанную пулю и включив кипятильник я, на удивление, довольно
быстро сочинил нечто, пока еще даже мне непонятное. Скоро
вернулись хозяева и мой друг и я был вынужден прервать
бумагомарательство. Мы дописали пулю, потом, когда дождь наконец
прекратился, все вместе отправились к нашей палатке и разожгли
костер. Виталик, довольно противный парень, начал бренчать на
гитаре, Костя сбегал к столовой и каким-то образом раздобыл
картошки, которую мы и принялись печь. Про рассказ я совершенно
забыл.
Вспомнил я о нем только спустя дня три, когда мы зашли
простится с новыми знакомыми. На мой вопрос, где листочек с
преферансной пулей, я получил достаточно прямой ответ, но особенно
не расстроился. В тот же день вечером, сразу по возвращении в
Москву, я за час практически все восстановил.
Чайник уже почти выкипел, когда я вспомнил про него. Заварив
третью за вечер кружку, я вернулся к вопросу “кто и зачем”. И чем
больше я думал, тем больше склонялся к мысли, что это мог сделать
только Виталик из Ленинграда. Мне никогда не нравились подобные
ему типы. Он встревал во все разговоры, всегда все обо всем знал,
все умел делать и на любое возражение и замечание норовил
вывернуть руку или дать тумака. Особенно меня бесили его постоянно
бегающие глазки и фальшивое бренчание на гитаре.
Допивая чай и дожевывая бутерброд с сыром я уже почти не
сомневался, что это его рук дело. Единственное, что меня смущало,
это то, что, как мне казалось, у него не должно было хватить
интеллекта, не то что на изменение моего рассказа, а даже на саму
идею. С другой стороны, только подобный психопат, а в том, что
Виталик заносчивый психопат у меня сомнений не было, только
психопат мог додуматься до подобной мести. Смешно. Я всего-то пару
раз слега подшутил над ним. Бывают же злопамятные люди. Бог ему
судья. За то теперь мне открыта дорога, и я могу попытаться
прорваться в Юность и со стихами. Если дело выгорит, я разыщу его
телефон и лично поблагодарю. Вот сукин сын. Ложась спать я
вспомнил, как в одной из бесед тогда на турбазе сказал, что самым
обидным для меня было бы, не то, что кто-то украдет мой сюжет, а
украдет и переделает по своему, изменив не картинку, а суть.
* * *
Будильник заорал прямо в ухо. Я вскочил и стряхнул с себя
последние остатки странного, чем-то безумного сна. Прохладный душ
и горячий чай придали телу бодрости, а мысли ясности.
Позавтракав и переписав начисто несколько последних
стихотворений, я закурил и решил сходить за почтой. Лифт все не
ехал, и я не торопясь спустился по лестнице, считая ступени. Ни
писем, ни газет не было, а в почтовом ящике лежал только журнал
Юность. Подымаясь обратно на лифте, я просмотрел его содержание.
Знакомых фамилий не было.
6 января 1997 года
