КАК Я ПИШУ СТИХИ

     Я давно уже собирался написать о том, с чего все началось, и как я это делаю. Зачем? Наверное, мне самому интересно вспомнить "как все начиналось". Может быть, я надеюсь, что мой рассказ будет интересен не только мне. Я знаю людей, которым это точно будет интересно. Ко всему прочему, я планирую рассказывать не только о том, как я начал писать стихи, но еще и о том времени в которое это начало происходило. О моих друзьях. И если получится интересно, то я буду рад. А чтобы я узнал, как получилась на самом деле, то осмелюсь попросить Вас чиркнуть мне пару слов. Я надеюсь, что Вас это не затруднит, а мне будет и приятно и полезно. (Если кому-то захочется поругать меня - ругайте, только лучше не очень грубо ;-))
     Все началось с выбитого зуба. Было бы не так обидно, если б его выбили за дело, но выскочил он самым идиотским образом. Дело было в конце 1987 года. Я учился в МАТИ (Московский Авиационный Технологический Институт имени К. Э. Циалковского) на четвертом курсе. (Не для хвастовства похвастаюсь, что неплохо учился. До сих пор удивляюсь, как мне это удавалось). Одним из самых сложных предметов в нашем ВУЗе была... физкультура. Надо было следить за собственной посещаемостью, потому что в противном случае не помогла бы даже красивая зачетка. А ходить ой как не хотелось. Но число пропущенных занятий увеличивало число страниц в реферате по физкультуре. А писать подобные рефераты было куда скучнее и противнее бега по кругу. Вот этим бегом я и занимался в тот злополучный день.
     Занятия в тот год происходили на стадионе МВТ. Первое время мы думали, что он называется стадион МВД, но к милиции, как оказалось, он никакого отношения не имел, а относился к Внешторгу. Ну, не в этом суть. Мы стояли у наружных ворот и ожидали преподавательницу, которая должна была дать команду к началу положенных пяти кругов вокруг территории или по аллеям парка Сокольники, напротив которого размещался стадион. Было сыро и холодно, и мы согревались обычным способом - пихались и толкались. Я тоже пихался и толкался, без разбору, но таковы были правила игры. Какого же было мое удивление, когда в ответ на такое пихание один из моих сокурсников развернулся и со всего размаха двинул мне в челюсть. Следующим удивлением были треск ломающегося зуба, кровь на губе, необычные для моих ушей слова, вылетающие из моего собственного покалеченного рта. Потом удивился "товарищ". Потом испугался. Потом начал извиняться....
     А через несколько дней "случилось" Общеинститутское Отчетно-Перевыборное Комсомольское Собрание. И мне досталась короткая спичка. И я попал в число, вытянувших короткую спичку, делегатов от нашей группы. Настроение и так плохое совсем испортилось. Я прибыл в назначенное место в назначенное время. Получил мандат и блокнот. Очень хороший блокнот. Такой можно было купить в любых Канцтоварах рубля за три. Продолговатой формы, с отрывными листами, с текстами Гимна СССР и Демократической молодежи.... И вот сижу я на Отчетно- Перевыборном Общеинститутском Комсомольском Собрании, щупаю языком дырку на месте переднего зуба, читаю Гимны и думаю, а на кой хрен мне сдался это блокнот, и, что я буду в нем писать в таком продолговатом? Думал - думал. Думал - думал. Смотрел на Гимны и... И решил, что раз Гимны написаны на стихи, то почему бы мне не попробовать написать стихи. Собрание только началось, время есть, настроение плохое и надо его повысить. И я решил написать что-нибудь теплое и веселое. И написал.
     Для успокоения совести все же признаюсь, что Секретарь Факультетского Комитета Комсомола разрешил мне уйти, зная о моей производственной травме, но так как настроение было плохое, жизнь не налажена... Нет, это вроде уже написал Жванецкий, про "жизнь не налажена". .... Ну не хотел я домой. Там все меня жалели, а я не хотел, что бы меня жалели... или ругали "голодного сынка". Хотя это тоже не я придумал. Про "жалели голодного сынка" читали Лившиц и Левинбук в Радионяне, а я пишу о том, как я начал писать стихи. Постараюсь дальше не уходить от темы, хотя, слова давать не буду, так как уверен, что буду уходить. ;-)
     Я до сих пор храню те три стихотворения. Они лежат в папке с моими стихами под гордым названием "Триптих на тур. тему" Первое стихотворение начинается так:
     Серый лес стеною стоит,
     Лишь слегка ветерком шуршит,
     В темном небе луна - одна
     Бледно светит она... Так как о рифмах я тогда не имел никакого представления ( в том смысле, что я не представлял, как ее правильно подобрать), я старался писать "на музыку". Не знаю, что на меня так сильно подействовало: собрание или зуб (его отсутствие), но я услышал танго и начал писать на услышанную музыку. А так как я любил и люблю авторскую песню, то пейзаж получился соответствующий.
     С началом второго стихотворения было справиться сложнее:
     Что-то шепчет морская волна,
     Нежно берег лаская,
     На крутом морском берегу
     Я тебя ... ... С изменением мелодии и ритма оказалось справится значительно легче, чем придумать, а что же "я тебя"... Так и не придумал до сих пор ;-)
     Собрание закончилось, зуб вставили (правда через полгода). Блокнот с триптихом и Гимнами нашел место среди другого барахла в большом ящике моего письменного стола.
     Я уже не помню, зачем он мне понадобился, но летом 1988 я его вынул и носил с собой. Первого сентября я, как и все годы, пришел в свою школу. И узнал от одноклассника, с которым мы обычно не договариваясь встречались 1 сентября у школы, об ужасных событиях: о том что погибли два близко знакомых нам человека. И родилось грустное стихотворение. Опять на мелодию и опять без рифмы, но искреннее и печальное...
     Ну где же Вы теперь, мои друзья,
     Куда Вы исчезаете с годами,
     Уходите... кто на день, кто на два,
     Кто в землю... оставляя в сердце
     камень... И блокнот опять переехал в стол.
     Но не на долго. 10 сентября я, как обычно в начале осени, организовал встречу нашего класса у Лешки. (Лешка мой одноклассник, который много лет, раз в год предоставлял для этого дела квартиру, а уж организовать, в смысле обзвонить и уговорить, было моей заботой). Как обычно, мы собрались. Как обычно, не все, но как обычно пришли те, кто говорил, что это им и на... не надо. И, как обычно, некоторые из пришедших сказали мне спасибо. И, как обычно, я поздно вечером ехал домой, долго ждал троллейбуса на Щелковской и думал о том, что еще немного, и мне не удастся так вот нас собирать (и так оно в скорости и вышло). И вдруг я услышал замечательного Микаэла Таривердиева. Он проиграл мне мелодию и пропел слова на нее своим мягким, чуть хрипловатым голосом в правое ухо (левым я прижимался к стеклу 52-го троллейбуса, глядя на Щелковское шоссе). Мелодия была прекрасной, чем-то напоминала мелодии к романсам Шекспира. Если помните давно - давно он (Таривердиев) выступал и пел их в Кинопанораме.
     Мой жизненный удел таков, друзья,
     Всегда быть заводилой наших песен... Это, как Вы легко смогли догадаться не Шекспир, но мне понравилось. И я рискнул продолжить, и понял, что не зря возил его с собой. Кого?.. Блокнот естественно.
     Дальше мне пришлось сочинять самому. Мэтр не захотел мне больше помогать, и концовка (в смысле все остальное стихотворение из нескольких четверостиший) получилось чуть хуже (мягко сказано), чем мне того хотелось. Если быть совсем честным, то я смог его завершить лишь к марту 1989.
     Коли уж я признался Вам в том, что на первых порах мне помогали сочинять стихи мэтры эстрады и авторской песни, то открою все тайны. Мой Триптих на тур. (туристическую) тему мне помогал сочинять Юрий Визбор, а мое очень грустное стихотворение (романс) - Валерий Агафонов.
     Следующим музыкантом, решившим мне помочь, был Стас Намин. Вы, наверное, уже и сами догадались, что я выбирал помощников из числа тех кого любил слушать. О существовании Стаса Намина и его группы я узнал только в институте. Его песню пела наша институтская агитбригада на конкурсах самодеятельности и вечерах приуроченных к ...летию Великой Октябрьской Социалистической Революции. Я сейчас уже не помню ни одного слова той песни, но тогда ее мелодия крутилась у меня в ушах.
     Я что-то увлекся. Болтаю о Стасе Намине, а может это была и не его песня. Агитбригада пела несколько песен, и я мог вообще всё перепутать. Но мелодия была. И была причина сочинить новое стихотворение: Мои очень близкие друзья уезжали в Израиль (самые первые из многих уехавших потом в разные концы нашего Шарика). И был прощальный вечер. И я в числе избранных (друзья, если вы это читаете, спасибо за доверие) остался на ночь, что бы проводить их с утра в Шереметьево. И в эту ночь мы: авторы той песни и я...
     Кстати я, вдруг, вспомнил слова и, надеюсь, что Вы мне подскажете, кто же ее автор. Слова такие: "Мы бродячие артисты..." больше увы не помню. Мелодию напеть? Простите, никогда не умел петь. Это моя беда. Слышу музыку. Стихи свои пишу на музыку (теперь уже полностью свою), а выпустить наружу не умею. Пару песен мне помог оформить мой музыкальный друг, но он в Москве, а я теперь в Нью-Йорке. Увы.
     Так вот мы сочинили прощальное стихотворение, а точнее "провожальную" песню. Мелодию той песни я постарался немного изменить, не люблю плагиата, да и ту использовал только в припеве. С припевом у меня всего два стихотворения, потому что дальше я уже писал стихи, как стихи, а мелодии пытался подбирать уже потом. Нельзя же постоянно мэтров эксплуатировать. ;-) Самое смешное, что я не решился тогда отдать текст тому, кому он предназначался. Я признался в том совсем недавно, по е- майлу Спустя почти десять лет. И, как и следовало ожидать, получил спасибо и в глаз (все по е-майлу).
     На самом деле отсчет следовало вести именно с этого стихотворения. Потому что в нем, наконец-то появился некий намек на рифму и законченное содержание. Мне почему- то захотелось вспомнить его целиком. Рубеж некий все- таки. ;-)
    
     Почему вдруг загрустил ты, друг мой дорогой,
     До отлета остается час у нас с тобой,
     Сам судьбу свою ты выбрал, не смей вешать нос,
     Мир прекрасен, мир чудесен: лехаим,мазел тов.
    
     припев:
     Шар земной летит в пространстве
     Все такой же голубой,
     Дни сменяются ночами,
     Год за годом чехардой.
     Все изменится, поверь мне,
     Зима будет за весной,
     И когда настанет лето,
     Мы увидимся с тобой.
    
     Завтра утром мы проснемся в разных городах.
     Ты меня едва ли вспомнишь, будешь весь в мечтах.
     Время бег неумолимый ускоряет вновь,
     Мир не верен, как Сальери: лехаим,мазел тов.
    
     припев:
    
     Вспоминать друг друга будем в песнях мы своих,
     Лишь для нас двоих понятных, а не для других,
     Может так еще случится, лету три часа,
     В мире есть еще надежда: мазел тов,лехаим.
    
     припев:
     До сих пор ломаю голову над тем, а причем тут Сальери. Ну то, что для рифмы - это понятно, но все же... Смутно вспоминаю, что смотрел, примерно в это время, Амадеус Формана. Хотя вроде теперь говорят, что Сальери и не думал его травить, но Пушкин в нас с детства...

     Не могу сказать, что я в детстве любил литературу. Нет, книжки я читал, как и все нормальные дети, но никогда ничего не пробовал писать.
     Лет в девять, правда, я стал задумываться над будущей профессией. А что было делать. Каждый первый взрослый дома, в гостях, на улице, в метро, на дереве, под деревом.... Да везде они были эти взрослые. И всюду они спрашивали: "Мишенька, Мишенька, а ты решил, уже кем ты будешь, когда вырастешь?" И я, как послушный и воспитанный мальчик, призадумался.
     Я сейчас не могу вспомнить названия, но раньше по первой программе радио с 12 часов дня шли передачи. В 12 часов передача называлась "В рабочий полдень", а, кажется в 13, была литературная передача, "Поэтическая тетрадь" и еще какая-то.. И я подумал: вот работа-то. Не бей лежачего. Только сочиняй себе за письменным столом (или кухонным) и на радио читай. И решил быть писателем.
     Но не надолго. Первым ударом по выбранному призванию было мамино предложение "начать прямо сейчас" (на отдыхе на Балтийском море). Мне было предложено описать то, как мы ехали в Бернаты (хутор под Лиепаей. Отличное место, но об этом отдельно и не в этом рассказе). Написав страницу, да и ту мама записывала под мою диктовку (хотя это как раз не возбраняется, особенно у настоящих писателей) я всяческими путями увиливал.
     Окончательно, мое призвание, добила логика. Я вдруг стал замечать, что многие из выступавших писателей, читают не просто книжки, а свои записки от поездок по стране. А поездки эти были не только, а даже и почти всегда, в места не столь отдаленные сколь не обжитые. На БАМ, в тундру, в заполярье. И там писателям бывало и холодно и голодно, и не смотря на то, что они говорили, что все рано им было интересно, я решил: "Нет, такое писательство меня не устраивает. Так мы не договаривались" и.... Решил переквалифицироваться в воспитателя детского сада. (Предупреждаю ваш вопрос и отвечаю: - Фильм "Усатый нянь" я не видел.)
     Воспитателем я, кстати, то же не стал. А может зря? Дети друзей и соседей всегда общаются со мной с большой охотой, а их дедушки и бабушки, после того как я пять минут поиграю с их внуком или внучкой, неделю вспоминают, как я прекрасно нахожу общий язык с детьми. А что сложного. Надо полностью забыть, что ты давно уже дядя и валять дурака. И сердце клиента в ваших руках ;-) Только и всего. Главное, не боятся сесть в лужу (Причем тут я использую именно прямое значение этой фразы, а не фразеологический оборот).
     Стойте, стойте. Про Лужи я написал уже много позже. Я чувствую. Что опять рулю далеко в сторону, но так как я не обещал, что не буду этого делать, я делаю это со спокойной совестью.
     И так, писательская карьера была задвинута всерьез и надолго... Как оказалось, не на совсем, хотя тогда так и думалось. Видно все-таки корешок то остался. (Я позволю себе напомнить, что эта глава называется "Вершки и корешки" или как-то похоже, но точно про корни). А учеба в школе продолжалась. И если, в целом, она шла не плохо, то как раз по Русскому языку и Литературе.... О-о-о-о, меня прям передернуло от воспоминаний.
     Началось все с первой запятой.
     "Дело было на вокзале, дело было знойным летом"... Нет, все было не так. "Дело было вечером, делать было..." Нет и не так. Дело было осенью. Дело было в первом классе. Мы учились писать запятые чернильными ручками. Шариковые ручки были "строго запрещены". Обидно мне кто- то подарил настоящий Паркер. Так я его потом и видел.
     Запятая мне не понравилась. Кривая какая-то получилась. Я подправил, потом еще подправил. А она становилась, как назло, все кривее и кривее. Дело закончилось тем, что я послюнявил палец и стал окончательно подправлять запятую. За этим занятием меня и застала учительница. Но вместо похвалы я получил кол. (единицу). Большую красную единицу. Вот с тех давних пор (подумать страшно 24 года) я и не в ладах с грамматикой.
     В тот день произошла еще одна очень смешная история. Подошла ко мне моя одноклассница, отличница - Варя (поговорка "Варвара краса, длинная коса", к ней очень подходила, у Вари была роскошная длинная черная коса). Подошла ко мне Варя и говорит: "Я теперь знаю почему у тебя фамилия Мазель" и презрительно фыркнув пошла на переменку. Что ж, в какой-то степени она была права. Я оправдывал свою фамилию ;-)
     Не могу похвастаться, что я продолжал получать единицы, не было такого потом. В течении аж четырех лет. Да и через четыре года, это случилось всего один раз. Но до того было обидно...
     Я писал сочинение на тему "Как ты провел зимние каникулы". Писал со всей чистотой, на которое было способно мое пионерское сердце. Описал содержание Елки в Кремлевском Дворце Съездов с точностью до минуты. От момента выхода из дома, до того момента, когда я съел последнюю конфету из подарка. На ДЕСЯТИ листах.
     Теперь Вы можете понять с какими чувствами я воспринял 1/1 поперек моего сочинения. Даже более стойкий солдат поколебался бы. А я имел во дворе прозвище "солдат брызгалка" Потому что всегда имел самый большой автомат и потому что чуть что плакал.
     Сочинение то я переписал. Переписал на трех страницах и получил свои 4/4. Но вера в волшебную силу искусства поколебалась.
     Потом были еще долгих шесть лет. Я смог исправить положение. Не сразу. Ценой невероятных усилий (занимался с репетитором после школы, занимался упорно и долго и не с одним, и каждый из них был мастером своего дела) в результате мои оценки за сочинения выросли с 1/1 до 5/3. Через 2/2, 3/2, 4/2 и 5/2. Я даже умудрился получить в аттестате 4/4.
     Поэтому, если Вы меня спросите: "Так откуда же они растут эти самые корни?" - я Вам не отвечу. Во-первых, потому что не знаю и не помню определения корня. А, во- вторых, потому что действительно сам, вот уже десять лет (все то время, что я занимаюсь творчеством) ломаю голову над этим вопросом. Есть одно предположение. Постараюсь его изложить.
     Дело в том, что начиная с седьмого класса я обучался (написать слово "учился" совесть не позволила) в замечательной московской школе номер 444. И каждые каникулы мы ездили в поездки по стране, благодаря нашему замечательному классному руководителю. И с нами ездили бывшие ученики нашей школы. И многие из них владели гитарой. И многие пели песни. Замечательные песни. Песни Булата Шалвовича Окуджавы, Юрия Визбора, Александра Городницкого, Сергея Никитина и много - много других. И я полюбил эти песни. Полюбил и запомнил. И часто пел про себя (Почему я не пел их в слух?. А вот приезжайте ко мне и я спою, тогда поймете. Хотелось, конечно и вслух, но опять же уважение к окружающим и та же совесть...) И вот это, эта любовь к авторской песне, а через нее и к поэзии, видимо и есть та зарытая собака из которой они и растут.
     Если бы Вы знали, скольких усилий мне стоило всерьез не увлечься и не начать вспоминать о школе. Но все же я удержусь и вернусь к тому, о чем собирался рассказать. О том как все это получилось. Мы остановились на осени 1988 года, когда самолет с моими друзьями взмыл в небо, а я поплелся на автобус из Шереметьево в Москву.

     Итак, я сел в автобус едущий из Шереметьево в Москву. Приехал... И положил блокнот в стол. Почти на год.
     А через год я вышел на работу. Стоял конец августа. Сотрудники еще не вернулись из отпусков. А может и вернулись, но на работе ходило эхо. Не могу сказать, что оно ходило по всем 25-ти этажам, но в моем подразделении таки ходило.
     И сидел "такой молодой и такой красивый", новоиспеченный специалист "кислых щей" и думал, куда бы приложить кипящую энергию. И, конечно, как это уже бывало в критические моменты, вспомнил про блокнот.
     Так в трудах и мучениях прошла последняя неделя августа. Я сотворил два новых стихотворения. Причем если написать первое из них я попросил помочь Александра Розенбаума, то второе было чисто мое, хотя и не музыкальное.
     Такое достижение требовало слушателя. А где они были эти слушатели. Все те сотрудники, с которыми я сблизился за год преддипломной практики, отсутствовали, или доверия не вызывали.
     Я с нетерпением дождался обеда, единственного момента, когда можно было на сорок минут выскочить сквозь проходную. Идиотизм. Наш "не секретный" отдел жил в "секретном" НИИ и песни заказывали вахтеры.
     Я вышел на привычно и, даже приятно, гудящее Щелковское шоссе и направился к спортивному магазину на Сиреневом бульваре. Там был телефон-автомат. Я, конечно, мог позвонить и с работы, но сотрудники гуляли не все, а я по молодости и не опытности еще стеснялся выступать публично.
     Достигнув цели я набрал номер моей одноклассницы, которая, как и я, только - только испеклась в инженеры, но на работу еще не вышла. Результат превзошел все мои ожидания. Мне сказали : "Это ты написал?... Хм-м-м-м-м-м- м... А ты знаешь, ничего даже...." Что было воспринято мною примерно как: "Мишка, да ты гений!!!!!!!!!!!!!!" И я понял, что Надо. Надо не завязывать.
     Но наступило первое сентября. Дети сотрудников вернулись в Москву, чтобы направиться в школы. Дачный сезон начал подходить к завершению. Народ постепенно стягивался на рабочие места. Стягивался, чтобы начать вводить меня в курс дела. Вводить в курс дела молодых специалистов, было любимым занятием моих сотрудников. А так как я был единственным таковым за последние несколько лет, то сами понимаете каковым я пользовался спросом. Не до высоких материй тут. Понимашь!?
     Меня учили, как уйти с работы, если тебе надо уйти раньше. Для этого надо было всего на всего уйти на обед на улицу, что, как я уже писал совсем не возбранялось. А вернуться с обеда в тот день, когда все твои дела вне работы завершатся.
     Меня учили, как играть в Тетрис. Вы не думайте, это было еще то время, когда персоналок и в помине не было (у нас), они появились только через год. И Тетрис был почти единственной игрой. (Не считая Пакмена, Ралли, Джина и Империи).
     Меня учили, как паять, непонятно зачем, и многим другим вещам, которым можно научить. В том числе вещам связанным с компьютером. Но тут меня уговаривать было не надо. Компьютеры были единственной наукой, изучать которую меня не надо было уговаривать.
     И именно по этой причине блокнот постоянно пребывал при мне. Умные и, что самое главное весьма полезные знания, могли выйти наружу из уст моих старших товарищей совсем неожиданно, и совсем не в моменты моего обучения. Их требовалось фиксировать. А зачем покупать новый блокнот, когда один уже есть? Но так как там уже были стихи, они постоянно попадались на глаза, и не давали о них забыть.
     А я и не думал забывать. Тем более приближался день рождения моего очень близкого товарища. И я сказал себе: "Мишка, делай что хочешь, но Димону на день рождение ты обязан написать настоящее стихотворение". И я написал. Но об этом в следующей главе. Потому что, хотя я в этой рассказал всего о двух стихотворениях, но так оно и есть. Димкин день рождения, это уже следующий небольшой шажок на пути к моему увлечению. Почему небольшой? Потому что потом опять был перерыв. Последний перерыв.

     Итак, день рождения неумолимо надвигался, а рифмы и не думали приходить. В один из прохладных сентябрьских вечеров, мой, блуждающий в одном из параллельных измерений, взгляд остановился на книжной полке. "Триумфальная арка", Ремарк - прочел я и вспомнил недавний фильм и картинки Парижа. Прошло несколько минут. "Триумфальная арка" - повторил я про себя, пробегая по книжной полке еще раз... Триумфальная арка.... Париж... А за окном смеркалось и Москва погружалась в осеннюю ночь. Ни зги не видать... И вдруг, непонятно откуда, действительно непонятно откуда возникли стихи:
    
     Падает мокрый снег,
     Подымается пар от луж вверх.
     Что за странная штука жизнь...
     Постоянно слышу твой смех.
    
     Триумфальная арка, Париж.
     Ни зги не видать - туман.
     Холодает, слегка дрожишь.
     А в тумане таится обман.
     Звуки вязнут в белесой мгле,
     Застревают как в вате пыль.
     Лишь гудки от машин в пелене,
     И смешалось все: сказка и быль.
    
     Падает мокрый снег,
     Подымается пар от луж вверх.
     На распутье весь век стоишь,
     И не знаешь, свершишь ли грех.
    
     Словно нету иных забот,
     Парижане народ такой,
     Кальвадоса бокал - "Салют!",
     По дороге с работы домой.
     И опять из бистро во мрак,
     Где витают обрывки снов.
     Пессимисту приснится страх,
     Оптимисту - роза ветров.
    
     Когда я вернулся из Парижа, за окном полностью стемнело. Я перевел дух. Так много и так сразу и так... у меня еще ни разу не получалось. Что бы расслабиться и перевести дух, я пошел на кухню пить мой любимый чай.
     На следующий день я пошел в театр с моим очень хорошим товарищем Костей. По дороге в метро, я решил поделиться с близким и понимающим человеком моим успехом. И выслушать мнение. Ведь то, что это успех, знал пока только я один, а одного мнения для объективной оценки маловато.
     Как обычно, выслушав с серьезным видом, Костик стал с еще более серьезным видом разносить меня по косточкам. В какой-то момент он повнимательнее посмотрел на мое осунувшееся лицо, улыбнулся и сказал, что все что он говорил до этого, шутка, а на самом деле ему очень понравилось. И я поверил, что правда - это второе.
     Смотрели мы "Да здравствует королева, виват" в Маяковке. Посреди второго действия я почувствовал, что со мной творится что-то неладное. Что-то пыталось в меня войти, а может и выйти. В общем, творилось нечто непонятное. Димон - догадался я. На кой черт, ему на день рождения сдалась Триумфальная арка? Причем тут Триумфальная арка? Нет, надо написать Димону другое стихотворение.
     Но еще через пару минут, я подумал: - А собственно, чем плоха моя Триумфальная арка? Вот и Костику понравилось. И вообще, главное внимание.... И почему я не могу подарить Димону два стихотворения? Напишу-ка я о том, что было реально. О каком-нибудь реальном проведенном у него вечере....
     Я представил Димкину кухню, с нарисованным во всю стену распахнутым окном. Вспомнил парус у самого горизонта. Вспомнил, как мы пили вечерами чай и курили, стряхивая пепел в чугунного ежа, имевшего красивое название "сувенир", и как мы стояли морозным осенним вечером на балконе, глядя на ясные молодые звезды....
     - Бред... Я что, пришел сюда стихи писать, или спектакль смотреть?
     - Спектакль смотреть - сказал мне кто-то из темноты.
     Бред...
     "Бред", очень хорошее слово. Вполне возможно, что именно так Димон и оценит мой подарок. Я уже не помню в какой именно момент оно поехало опять, и, что именно говорили друг другу две королевские особы на сцене, помню только, что строчил согнувшись в три погибели на полях программки, которую крепко держал свободной рукой, дабы ее не вырвал заинтересовавшийся Костик. Он таки ее вырвал, но я уже успел написать, все то, что словил и уже не боялся, что не донесу до бумаги. Тем временем, Татьяна Васильева - Тюдор готовила очередные козни по отношению к Евгении Симоновой - Стюарт.
     В антракте я выслушивал критику и советы. Так как я возгордившись своими успехами слушать их не хотел, то Костя решил их записать сам поверх моих каракулей. С тех пор он любит повторять, что все чего я достиг, я достиг благодаря его советам и поправкам. И в этом есть доля истины.
     Придя домой, я приписал к первой части вторую, разделив их тремя звездочками. Решив, что хоть эти две части реально и не связаны, я подарю их Димону, как одно стихотворение. А чтобы другу не пришлось обижать меня, обозвав все вышесказанное бредом, я сделал это сам ;-)
    
     Сквозь окно вытекает дым
     От твоих и моих сигарет.
     Как туман исчезает с теплом,
     Растворяется весь этот бред.
    
     Я стою и смотрю в ночь,
     Над Москвой прошел летний дождь.
     Стайка звезд пролетела прочь,
     Как незванный хмельной гость.
     У плиты стоит сувенир "Еж",
     Там дымится последний "Казбек".
     Жизнь, ты нам тормозить не даешь,
     Продолжается твой бег.
    
     Занавеску пробил лунный свет,
     И корабль поплыл по волнам.
     Пусть несет он добра букет,
     Боль и радость для всех пополам.
    
    
     Уже на дне рождения, мне в голову пришла еще одна, откровенно безумная идея. Я отозвал в сторонку умеющего играть на гитаре и имеющего слух Серегу, и, на удивление быстро, Серега смог подобрать мелодию к словам. Если бы Вы слышали, как я пою, то Вы бы оценили, догадливость Сереги. Он подобрал мелодию именно так, как я хотел, а не так, как он услышал ее в моем исполнении. Чуть после, подобный подвиг совершил другой мой друг - Алеша, когда я попросил его восстановить, утерянную мелодию. Но это уже другая история.
     Итак, Серега сделал невероятное. И я стал дарителем аж песни. То, что это мои слова, я сообщил только потом. И, видимо, сделал правильно. Серега начал так весело смеяться (я предполагаю, что от удивления и удовольствия), что уже точно ничего подбирать бы не смог.
     Я подождал момента, когда за здоровье именинника было выбито достаточно, но еще не настолько, что бы не смочь воспринять слова, и попросил слова.
     Мне осталось только добавить, без тени намека на хвастовство, что то, что я в тот день не бросил писать, объясняется только тем, что я увидел в глазах моего друга. То, как они светились, в то время, как я пел свою единственную песню, всеми силами стараясь поменьше фальшивить, дало мне толчок к продолжению попыток.
     Долго ждать не пришлось. Толчок был на столько сильным что спустя один-два-три часа привел меня на станцию метро (день рождения - днем рождения, но надо и честь знать). Возвращаясь домой, я написал посвящение собаке, с которой познакомился накануне ( в смысле на дне рождения). Время было уже заполночь, глаза слипались, как и слова на проездном билете от прошлого месяца. Иной бумаги у меня не оказалось. Попросить в столь поздний час тоже было не у кого. Самым трезвым в вагоне был я. В будущем, я подобных ошибок не совершал и не забывал блокнот дома. Хотя всякое бывало. Приходилось писать и на руке (своей).
     А дальше... А дальше было два наброска, которые приняли окончательный вид только к лету следующего года, но это уже отдельная история, о которой я и расскажу в отдельной следующей главе.

     Следующее стихотворение было о любви. Пользуясь старой привычкой, я попросил подпеть мне Александра Кальянова, которого услышал впервые на том самом дне рождения. Он пел "Путану" Олега Газманова, и мне очень понравился его голос. Потом Кальянов появился в Рождественских Встречах у Аллы Пугачевой, и его голос застрял во мне надолго.
     Я стал писать, прослушивая написанное его голосом. Но несмотря на то, что Кальянов старался как мог, процесс застопорился. Видимо, потому, что я писал о том, чего никогда не испытывал. И только спустя полгода я смог, пройдя через первые подобные испытания, завершить начатое. Где и когда это произошло расскажу чуть дальше. Сперва о втором "наброске".
     В апреле 90-го года в одно из воскресений, в которое отмечался мой день рождения, мой сотрудник Семен узрел пылящуюся на стене гитару. Он снял ее и аккуратно сдул пыль. Гитара была куплена именно для подобных вечеров и целей. Чтобы умеющие петь и играть друзья, время от времени, снимали ее со стены, осторожно сдували пыль, и, конечно же, пели. Когда все гости прочихались, Семен спросил - Друзья мои, а умеет ли кто-нибудь играть?
     Алеша (я о нем уже писал) попытался затесаться в толпу, но не смог. И, с легкой руки Семена, мы стали петь переводы Роберта Бернса из 4-го томика Маршака.
     Я всегда любил старинные мелодии и песни. Но услышать их можно было не часто. В редких исторических фильмах и в "Балладе о гвозде" Новеллы Матвеевой.
     Через пару дней после дня рождения старина поперла из всех моих щелей и добралась до изрядно потрепанного блокнота. (Десять стихотворений. Для начинающего - не шутка. Кстати, вскорости я сменил блокнот, на более удобный. Маленький и клетчатый).
     В ночном лесу журчит река,
     А вместе с ней струна звенит,
     Кружком сидят вокруг костра
     Друзья, и песня вверх летит,
     и песня вверх летит.
     Да... Если Вы не поняли, где тут старина, то объясняю: в той мелодии, которая, к сожалению, доступна только моему внутреннему слуху ;-)
     Итак, примерно в это время со мной случилось то, о чем я никак не мог написать в предыдущем стихотворении. А потом случился байдарочный поход в Карелию. Долгими белыми ночами я, не снижая бреющего полета своих возвысившихся чувств, творил. Но смог лишь довершить начатое. (Тоже не мало, если быть до конца честным). Кальянов допел мою любовную историю, в которой, кстати, совершенно не отражался приобретенный мною опыт. Я так же завершил "Обращение к друзьям". Завершил теми же самыми словами, что и начал. Но не подумайте, что я издеваюсь. Ни в коем случае. Там было еще много чего занятного, но так как этот рассказ не должен перерасти в мой сборник стихов, я позволю себе о том умолчать. Точнее, умолчу скрепив сердце. Из песни слова не выкинешь, а мне приходится. И не одно. Успокаивает лишь то, что пословица совсем не о том.
     Маленькое отступление. Когда-то, очень давно я вместо "скрепив сердце" написал "скрипя сердцем" используя правило "Как слышится, так и пишется". Я тогда еще не знал, что в том правиле слишком много исключений.
     Итак, "скрипя сердцем" я продолжаю. Белыми не майскими ночами (июльские они были), я довершал начатое зимой. Довершал, пока, простите, не довершил. Тем не было, а зуд остался. Я открыл блокнот и посмотрел на чистую клетчатую страничку. Для верности даже пересчитал клеточки. Но идей не было.
     И тут, ветер до нес до меня беседу моих собайдарочников. Обсуждался вопрос, как мы будем отмечать день рождения одной из девочек. (Мы ходили всегда большой командой с возрастным разбросом на тот день от 5 до 40) Решено было устроить "Праздник Нептуна". Детей в нашем коллективе было много и я, совершенно неожиданно для себя, решил сочинить детские садистские стихи. И сочинил. Публика, по крайней мере та, для которой они писались, приняла их на ура. Еще бы. Ведь я обыграл в них реальные события. И, хотя я знаю, что эта часть моего творчества, никогда не попадет в большие серьезные сборники, я считаю, что многому научился тогда. Мне пришлось перебрать множество тем и рифм, что никак нельзя отнести к бесполезным занятиям.
     Дети морошку в болоте искали,
     С кочки на кочку дружно скакали,
     Ножка скользнула, хрустнула ветка,
     Нет, не отведает ягодок детка!
     Слава богу, этот стишок я писал не с натуры ;-))
    

     По возвращении из похода, мне напомнили, что я не просто инженер. Мне намекнули, что я "молодой специалист" и что скоро сентябрь. А в сентябре, как известно время уборки картофеля.
     Мои робкие попытки отвертеться ни к чему не привели. Первый аргумент, что я уже был в прошлом году вызвал "смешок в зале". Второй аргумент, что появился еще один молодой специалист, опроверг сам молодой специалист. Он сообщил, что у него неделю назад родился ребенок, и я не смог протестовать. Еще я услышал, что каждый в "этой комнате" оттрубил свое в "свое время". Наконец, узнав, что там есть реально работающий телевизор и я смогу смотреть начавшийся накануне "Спрут 5", я сломался. Накупив заварки, конфет и сигарет (как сейчас помню купил Герцоговину Флор и папиросы Астра) я прибыл в понедельник поутру ко входу и стал изучать будущих "коллег".
     Знакомые лица встречались. Одно из них я хорошо знал. Это был "одногруппник" молодого папы из моего отдела, вместо которого я и трубил. А может, вместо него трубил его знакомый? Тогда вместо кого трубил я? Если быть честным, то я сперва не очень обрадовался. По непонятным и непростительным причинам я относился к нему с опаской. И всего из-за ничего. Чуть более лохматой чем у меня прически и любви к футболу и тяжелому року. Не прошло и нескольких часов, как мое мнение кардинально изменилось. Причем не только по отношению к новому товарищу. С тех пор я никогда не сужу о людях по первому впечатлению. Очень стараюсь.
     Итак мой новый товарищ, назовем его Колей, я и еще несколько молодых и не очень инженеров и рабочих старались, что бы предстоящей зимой Москвичи не чувствовали недостатка в картошке. В один из вечеров, когда мы, как обычно пили чай и играли в преферанс (до знакомства со мной ни кто из них играть в него не умел), Коля вдруг сказал, что почему-то уверен, что я не могу не писать стихи. А когда, после того, как я прочитал, то немногое, что у меня было, услышал от одного из новых знакомых, что было бы здорово, если бы "Триумфальную арку", сопровождал саксофон, а именно его я и слышал, когда писал ее, я сказал себе, что теперь точно не брошу и буду писать.
     По возвращении с картошки я стал тесно общаться с Колей. Часто заходил к нему в лабораторию и делился тем, что пытался писать. С сентября по декабрь я написал где- то полтора десятка стихотворений, совершенно разных по теме, что не удивительно, все для меня было в новинку. Среди них было и стихотворение Димону в подарок на день рождения - да-да, прошел год - и посвящение Андрею Макаревичу, и посвящения друзьям, и шуточные стихотворения, и дружеские шаржи, и стихотворения с претензией на философское содержание, и, наконец, стихотворения на тему встречи - разлуки. Но разве это удивительно? И с каждым новым стихотворением я приходил к Коле. И Коля внимательно выслушивал и делал замечания. И, немного подтрунивая, шутил, что я мало пишу, всего одно стихотворение в неделю. А мне того и надо было. И я старался и приносил ему два, а он смеялся, а потом говорил свое мнение. И так продолжалось в течении почти трех месяцев. А потом наступил Новый год и я, на одном дыхании, написал аж Новогодний триптих. А потом..... А потом я уже не мыслил свою жизнь без стихов, и все что было дальше уже никак нельзя отнести к "началу". Начало кончилось и перешло в продолжение. Но я не могу завершить мою историю не упомянув моих первых слушателей без которых, я бы не дошел то точки перехода. А также, я ведь еще толком и не написал, а как я пишу ;-))

     Что самое любопытное во всем этом деле, так это то, что мои самые близкие родственники узнали о моем увлечении только в середине 93-го. То есть спустя почти пять лет с того знаменательного комсомольского собрания и когда у меня за плечами было уже более полутора сотен стихотворений ;-)) Не попади я неожиданно в больницу и не попроси привести мою визитку (портмоне) в которой и обнаружились мои блокноты я еще долго бы был инкогнито ;- )) Первый вопрос, который мне задали был: - "А у каких поэтов ты выписывал эти стихи?". Когда же я объяснил, что я не выписывал, а писал, последовала пауза. Аля немая сцена в Ревизоре.
     Почему я скрывался? Сам не знаю. Может быть был не готов выслушать мнения самых близких людей? Чего я боялся больше: критики или похвал? Или мне было приятно иметь свою маленькую тайну? Не знаю...
     Так тоже тогда они были, мои слушатели? Про Костю Вы уже знаете. И про Колю тоже. О Димоне и Алеше можете догадаться. Так оно и было. Костя, мой одноклассник и ближайший друг. Он всегда меня внимательно выслушивал и всегда критиковал. Для проформы и по делу. По дружески ;- ))
     С Алешей я познакомился у Кости и мы стали не менее близки. Алеша учился с Костей до третьего класса. Алеша, филолог по образованию, но большой любитель логических загадок, как-то пошутил, что мы "транзитивные одноклассники" и взял с меня обещание написать балладу о транзитивности. И я написал. Правда не балладу а маленький стишок. Написал в метро, как и многие другие стихотворения. Я ехал к Алеше на день рождения и сожалел, что так и не написал ему ничего в подарок (к этому дню рождения). И так горевал, что тут же написал не балладу, но "о транзитивности". Мнение Алеши мне было всегда интересно не только как мнение близкого человека, но и как мнение филолога.
    
     Сочинять стихи перед и после визитов к Димону так же вошло у меня в привычку и даже стало традицией. Однажды я написал:
     Ты меня называешь Мишелем,
     Я тебе посвящаю стихи.
     Ты меня угощаешь портвейном,
     Я съедаю твои пироги... Так оно и бывало. Кормили у него всегда отменно. Димка часто подшучивал надо мной. Спрашивал, напишу ли я что- нибудь новое после нашей очередной встречи, а я отвечал ему, улыбаясь, что непременно и писал...
     Я конечно же читал стихи и другим людям. В компании бывших одноклассников. Друзьям детства из дома. Правда и те и другие посмеивались надо мной. Одноклассники (муж и жена и мои очень хорошие друзья) за мою грамматику. Сосед - потому что он знал меня с детства и, видимо поэтому, ему мое новое увлечение казалось очень смешным. На самом деле, он просто не очень любил читать стихи. В любом случае я, конечно же, не обижался и даже написал ему стихотворение под названием "Соседу, непонимающему стихи". А другой мой друг детства и сосед всегда выслушивал меня очень внимательно, а потом смеялся и признавался, что ему все очень понравилось, но он ничего не понял.
    
     Обиделся я один раз. Совсем немножко и больше для виду. Мы в компании одноклассников навещали нашу учительницу литературы. И я рискнул открыться и прочел несколько стихотворений, и даже попросил проаккомпанировать мне на гитаре "Триумфальную арку". (Вы помните что я писал о моих школьных успехах, так что это был весьма и весьма смелый поступок). И представляете, мои друзья стали хихикать (даже те, кто слушал меня не в первый раз и знал. Как трепетно я отношусь к своим стихам). Вслед за ними засмеялась и учительница. Дело в том, что я вместо "кальвадос" произнес (и написал) "кальвадоКс". А дальше, все уже пошло на этой веселой ноте. И все дружно смеялись над моим лирическим героем. И курит он много, и бродит он непонятно где... И так это все на меня подействовало, что пока мы ехали в автобусе обратно, я написал одно из любимых стихотворений:
     Мой лирический герой сам не свой,
     Неполадки у него с головой,
     Бродит ночью он один по Москве,
     Про себя бормочет что-то в тоске.
    
     Наплевать ему на грязь и мороз,
     Не привык он никогда вешать нос,
     Враз осушит залпом чая стакан
     И душевно улыбнется он вам.
    
     Мой лирический герой - он такой,
     Парень добрый и веселый - простой,
     Он лукаво так прищурит глазок,
     Вам чиркнет он пару ласковых строк.
    
     Про любовь и про дружбу на век,
     Про суровый, но радостный век,
     Про любовные песни в ночи,
     Так уж вышло, ворчи не ворчи.
    
     Мой лирический герой - он такой,
     Парень добрый и веселый - простой,
     И лукаво так, сощурив глазок,
     Вам на память он чиркнет пару строк.
     Когда мы доехали до метро я прочитал моим друзьям этот стишок, сделав на своем лице обиженное выражение.
     - Ты что, обиделся? - спросили меня. - Мы же смеялись от удовольствия... Не обижайся.
     - А я и не обижаюсь, - улыбнулся я и попрощавшись начал спускаться в метро.
     - Но кальвадос, пишется без буквы "К", - услышал я прощальные слова и улыбнулся еще сильнее.
    
     А еще я любил читать стихи своим сотрудникам. Сначала их было двое и читал я исключительно в курилке. Один из них был на две головы выше меня, высокий и худой блондин. Ворчун по характеру. А другой был плотный и улыбчивый.
     - Хорошего человека должно быть много, - говорил первый.
     Оба слушали меня очень внимательно. Иногда хвалили, иногда подшучивали. Эти шутки способствовали рождению новых стихов. Высокий ворчун время от времени упрекал меня за то, что я пишу только о хорошем и не пишу о суровой правде жизни.
     - Мишка, - говорил он, - опять у тебя сплошное "вино, кино и домино" А когда я выдавал за раз не один "перл", да еще с длинным предисловием (а как же без него), то получал заслуженное и ожидаемое: - "Короче, Скликасофский".
     Я написал ему большое стихотворение, которое начиналось так:
     Мой критик строг,
     Но я ценю его советы,
     Хоть иногда бывает он суров.
     И как всегда,
     С утра в курилке в туалете,
     Он скажет мне с десяток мудрых слов. Конечно же, в курилке присутствовали и другие куряги, которые, время от времени, высказывались в мою сторону. И что меня радовало и воодушевляло, каждое мое стихотворение находило хотя бы одного, кому бы оно понравилось. Это прокуренное одобрение очень мне помогало и поддерживало.
    
     Потом нам выделили персоналку на другом этаже, и я стал чаще бывать там. И у меня появилась новая жертва ;- )). Он тоже слушал меня не формально, откровенно высказывался о том, что ему понравилось, а что нет. До самого отъезда в Америку мы перезванивались, примерно раз в неделю и я продолжал читать ему стихи и слушать его мнение. Время от времени мы и сейчас продолжаем общение по е-майлу ;-) Однажды, я написал стихотворение, которое начиналось так:
     Мой благодарный слушатель, привет!
     Позволь тебя еще слегка помучить,..
     Эти слова относились именно к нему ;-)) и ко всем остальным тоже ;-))
    
     Вообще, я вспоминаю то время с большим удовольствием. И может быть потому мой лирический герой и курит так много, что премьера многих стихотворений происходила или в курилке в туалете, или на лестничной клетке, или на балконе. Хотя бы один курящий обязательно присутствовал (хоть бы я). Правда я уже бросил, а лирический герой нет ;-))
     И потому же мой герой так любит сидеть на кухне и пить чай, любит ночную Москву и поездки на метро и трамваях. Любит более далекие путешествия. Поезда и походы. Костры и песни. Классическую музыку и песни бардов. Друзей и дружбу. И еще много-много вещей, любимых мной.

     Как, когда и где? Да почти везде и всегда и меньше всего за столом. Ну, если только за кухонным. В темноте, под безмолвное мерцание экрана телевизора и за кружкой крепкого и сладкого индийского чая со слонами.
     Люблю кухонный полумрак
     И синий от конфорки свет,
     Когда прекрасно виден брак
     Сомнений и вопросов нет.
    
     Когда заварен крепкий чай,
     Густой и черный - словно ночь,
     Когда в разгаре месяц май,
     Печаль и грусть уходят прочь...
    
     Или в вагоне метро поздно вечером возвращаясь домой из гостей.
     Угрюмый гражданин
     На станции метро,
     Тебе я улыбнусь,
     Обоим станет легче.
     А если ты в ответ
     Мигнешь шутливо мне,
     То значит этот день
     Окончился успешно.
    
     И дальше, по дороге от метро до дома в тот час, когда трамваи уже не ходят. Иногда и под дождиком или снегом.
     Слышится тихая музыка.
     В небе дыхание осени.
     Ветер забрел опять в волосы,
     Схваченные легкой проседью.
     Вечер упал к ногам замертво,
     Дождичком, видимо, скошенный.
     А я иду молча, кутаюсь
     В пиджачок свой старенький, ношенный.
    
     А бывает, что и на концерте, прямо в консерватории
     ...Зала дыханье
         слилось в одно,
     Мрачные мысли
         сели на дно,
     Вечные звуки
         будут звучать,
     О сказках добрых
         можно мечтать....
    
     После встреч. Встречи бывают разные. Долгожданные и неожиданные. Встречи на которые идешь трепеща от радости или со страхом. Встречи на которые возлагаешь большие надежды и, наоборот, - идешь, полагая что напрасно.
     Однажды, уходя одним из последних с вечера встречи выпускников, я кинул взгляд на потухшие школьные окна и почему-то на меня нахлынула непонятная, неожиданная грусть.
     Мимо сумрачных стен
     И погашенных окон
     Мы уходим домой.
     Родилось много тем
     В поздний час ненароком,
     Завершен выходной....
    
     В другой раз я ехал на встречу с близкими друзьями. Прощальную встречу. Друзья уезжали в Израиль.
     Уезжают друзья,
     Оставляют лишь спетые песни.
     Бортовые огни
     Напоследок в глаза мне взглянут.
     Уезжают друзья,
     Ну а новых не встретишь, хоть тресни.
     И оракул поник,
     Ему жалко меня обмануть...
    
     А еще бывают встречи Нового Года. Из года в год я старался писать поздравления родным и близким людям.
     ...Успеть вместить в одну минуту
     Так много нужно - все, нельзя,
     И мысли кружатся натужно:
     Работа, милая, друзья.
     Всего одно желанье может
     Исполнить раз в году судьба,
     И на весы опять ложатся
     Я, мне, хочу, возьми и для...
    
     Я уже упоминал, что очень часто писал в метро. Но на самом деле мне надо было сказать, что я просто люблю писать в дороге и о дороге.
     Люблю ночные поезда,
     Под стук колес приходят мысли,
     Да вспоминаются друзья,
     Ушедшие и те, кто близко...
    
     Очень часто, пишу для того, чтобы хоть как-то зафиксировать увиденную, окружающую красоту. Например сумерки на исходе времени белых ночей в Карелии
     На холме в Карелии над озером
     Распласталась белой песней ночь.
     И веселым теплым летним дождиком
     Гонит от костра нас снова прочь.
    
     Вдалеке над сопкой блещут молнии.
     Гонит ветер легкую волну.
     Я запомнить ту хочу гармонию,
     Что зарисовать я не могу...
    
     Бывают и очень грустные стихи. Несколько лет назад в течении одного весеннего месяца ушли из жизни трое стариков, из семей близких мне людей.
     Старики умирают весной.
     Незаметно уходит эпоха.
     Старики обретают покой
     В круговерти мирского потока...
    
     Еще в самом начале, на работе (в то время когда моим критиком и слушателем в одном лице был только Коля) я использовал компьютерную распечатку. Мне удалось свистнуть (очень стыдно в этом признаться) огромную пачку перфорированной финской бумаги для АЦПУ. С одной стороны она была снежно-белой, а с обратной с синими нежными линеечками. Так и просилась, чтобы на ней писали. И я писал. Какие-то фразы,. Строчки, четверостишья. Все то, что меня неожиданно посещало во время работы. А потом потихоньку превращал эти наброски в стихи. Вы будете смеяться, но поначалу именно желание пописать на моем трофее и выдать Коле побольше новых "перлов" двигало мной.
     Но постепенно, с развитием компьютерной техники и ее доступности я сделал черновиком блокнот, а чистовиком компьютерный диск и распечатку. Первые два своих сборника я сам распечатал в виде маленьких книжечек (размером с внутренний карман пиджака, переплел, сделал красивые обложки... Как-то меня застукал мой начальник. Увидев бледный цвет букв и толщину распечатанного (не так уж и много) он ужаснулся. Приглядевшись к тексту и увидев, что это стихи, а не программы, он сразу стал кандидатом попасть в лагерь "нелюбителей" моей поэзии ;-)) Искусство искусством, но ленточку на принтере надо было экономить ;- ))
     Когда у меня уже были готовы две таких книжечки, а третья, еще рукописная трещала по швам, я как раз попал в больницу. А потом уже просто распечатывал и складывал в папку. Все равно карманов на столько книжечек не напасешься, да и всего написанного сразу не прочитаешь. Даже если попросят ;-))
     Иногда происходили смешные истории. Бывало, что я, даже летом, приходил в гости в пиджаке. Однажды меня кто- то спросил, почему в такую теплую погоду я в пиджаке. Вместо меня ответила одна из гостей, которая уже знала о моем увлечении: - "А у него там такая маленькая книжечка со стихами".
     Так оно и было. Пиджак и книжечки. Стихи и наброски.
     Иногда бывало так, что чья-то случайно пойманная фраза. Даже не фраза, просто отрывок ее, два три слова, побуждали меня к написанию нового стихотворения. И я прямо в вагоне метро, или на людной улице доставал блокнот или обрывок тетрадного листа. Приходилось писать на книжных обложках. (Только не поймите превратно. Обложки я делал сам из газет и старых распечаток). Приходилось и к людям на улице приставать. Бумажку просить. Писал на всем, кроме денег. Последних просто не водилось.
     Однажды, у меня тогда было много работы да и просто трудный период. Стихи не писались уже несколько месяцев. Я шел по коротенькому переходу с Тургеневской на Кировскую. В самом начале продавали книжки. Я узрел двухтомник Иосифа Бродского. Купил. Положил в дипломат, рядом с дискетами и распечатками.
     Не знаю, что произошло. Может чистое совпадение, а может быть я сам внушил себе что что-то должно произойти раз я "прикоснулся рукой к прекрасному" ( в прямом и переносном смысле). И не успел я сделать и шага, как многомесячная молчанка прорвалась, и пока я прошел эти несколько десятков шагов по переходу до эскалатора, я написал новое стихотворение, совершенно не связанное ни с Бродским, ни с моими трудностями тогда, ни с переживаниями, ни с работой...
     Я разорву напополам
     Ту боль, что мучает тебя,
     И завладею тобой сам,
     И обогрею у огня.
     Я подарю тебе мечты,
     Их блеск в камине, сучьев треск,
     Я подарю, но только ты
     Не осуши мой алчный всплеск.
    
     Не осуши в один глоток,
     Не утопи меня в тоске,
     Не торопись сорвать цветок
     Луны на розовом стекле.
     Взгляни (в последний может раз)
     На наши тени на стене,
     И отраженье своих глаз
     Оставь в моих на самом дне.
    
     Не всегда, может быть несколько раз в месяц, я засиживался допоздна у телевизора на кухне. Дождавшись пока все дома уснут, я гасил свет и выключал звук, заваривал крепкий и сладкий чай, и принимался просматривать имеющиеся наброски. Перечитывал их по несколько раз, прихлебывая из огромной глиняной кружки и ждал момента, когда усталость начинала брать верх, а глаза слипаться. И вот тогда, к концу второй, а то и третьей кружки один из набросков попадал в жилу и... рождалось новое стихотворение.
     К обычным встречам, на дни рождения, просто так, по следам предыдущих встреч, я приносил друзьям стихи. Помните, я писал, что иногда они подшучивали надо мной, мол слабо написать о том-то.... Иногда я писал. А иногда они не шутили, прося написать такие стихи, а иногда и просить было не надо. Скажем, однажды, я провел у Димона целиком один из майских праздничных дней. Мы курили и беседовали на кухне, слушали радио, пили пиво. Потом гуляли в парке с детьми, потом опять беседовали на кухне... Димка улыбнулся и сказал, что в такие моменты он понимает, почему я пишу стихи, и почему у меня вообще возникают подобные желания. И я не стал его разочаровывать. Уже на пересадке на Библеотеке им. Ленина (пол дороги между нами) все было готово ;-))
     Пью пиво я на кухне по весне,
     В пол голоса беседуя о жизни.
     Мне просто хорошо, как в полу сне
     И в разговор не ставлю афоризмы.
    
     В окно опять приносит ветерок
     Чуть сладковатый запах свежих листьев.
     И тоненький от сигарет дымок
     Сплетается, как строчки старых писем.
    
     Не нужно мне сегодня лишних слов.
     Пусть ненадолго - сгинули сомненья...
    
     Я бы мог продолжать и продолжать, рассказывая о том где, когда, как, почему, зачем, для кого... но тогда мне пришлось бы рассказать вам предисторию каждого из моих стихотворений, а их уже ну одна сотня ;-)) Мне пришлось бы перечислить не одну любимую книгу, рассказать о моих любимых актерах и художниках, музыкантах и поэтах, бардах... О моем поколении и истории моего города и моей страны. И поставить точку было бы еще труднее, чем сейчас. Иногда я перечитываю свои старые стихи и вспоминаю людей и события. Вполне возможно, что это тоже одна из причин.
     Я старые смотрю стихи,
     Передо мной проходят лица,
     А за окном моим ...
    
     И хотя мне очень хочется рассказать побольше, все же я закончу. И закончу на веселой шуточной ноте. Однажды "мой постоянный слушатель" спросил меня: - "Миша, ты мне прочел не одно стихотворение, рассказал о том как и почему ты его написал, но все же, по дружбе, открой секрет: как и когда?" И я раскрыл ему мой секрет. Раскрываю и Вам ;-)))))
    
     Быть может, все ж, настанет время,
     Когда я стану знаменит,
     И журналистов злобных племя
     В лицо направит мне софит.
    
     Мне зададут вопрос на встрече
     О том, когда в моей башке
     Родятся рифмы... Я отвечу:
     "Всегда, но чаще - на горшке."
    
     И то, и то - большое дело.
     Я их умею сочетать.
     Полезно, для души и тела,
     И время есть, что б помечтать.